Отель `У озера` - Анита Брукнер

Эдит кивнула.

Он отпил вина и ответствовал:

— Я научился ее прекрасно понимать.

Браво, подумала Эдит. Исполнено безупречно. Знал, что я имела в виду, и дал ответ. Ответ неудовлетворительный, но честный. И по-своему красивый. Предполагаю, в свое время мистера Невилла назвали бы настоящим джентльменом. Держится в целом приятно. Изящно одевается, подумала она, бросив взгляд на панаму и полотняную куртку. Даже красив: лицо из восемнадцатого века, тонкое, замкнутое, с полными губами и синеватой тенью на здоровой, хорошо выбритой коже. Умен до ужаса. Подходит по всем статьям. О, Дэвид, Дэвид.

Мистер Невилл заметил, что она смотрит на него чуть-чуть по-другому, и наклонился к ней через стол:

— Вы ошибаетесь, Эдит, думая, что не можете жить без любви.

— Нет, не ошибаюсь, — произнесла она медленно. — Я не могу без нее. Я не имею в виду, будто опущусь, стану чудачкой, превращусь в пугало. Я имею в виду нечто куда серьезней, я хочу сказать, что без нее не могу жить хорошо . Когда любви нет, я не могу с полной отдачей ни думать, ни действовать, ни разговаривать, ни писать, ни даже видеть сны. Я кажусь себе выключенной из мира живых. Становлюсь холодной, полусонной, застывшей. Обрушиваюсь в себя. В моем представлении идеальное счастье — это весь день сидеть на солнце в саду, читать или писать в полной и безусловной уверенности, что тот, кого я люблю, вечером вернется домой. Ко мне. И так каждый вечер.

— Вы романтическая женщина, Эдит, — повторил мистер Невилл с улыбкой.

— Вот тут вы и ошибаетесь, — возразила она. — Именно этот упрек я слышу чуть ли не каждый день. Я не романтическая женщина. Я домашнее животное. Я не вздыхаю и не стенаю по роковым непомерным страстям, по грандиозной любви, заставляющей забыть все на свете. Все это я знаю, и знаю, что это обрекает на одиночество. Нет, я стремлюсь к простой повседневности. Вечером погулять рука об руку, если располагает погода. Перекинуться в карты. Найти время для пустой болтовни. Вместе приготовить еду.

— И выпустить на ночь кошку? — подсказал мистер Невилл.

Эдит поглядела на него с откровенной неприязнью.

— Так-то лучше, — сказал он.

— Вас это явно забавляет, — сказала она. — Конечно, у вас умеют жить лучше, в Суиндоне, или где вы там… Простите. Не нужно было этого говорить. Страшно грубо с моей стороны. Ужасно…

Он налил ей еще стакан.

— Вы хорошая женщина, — сказал он. — Видно невооруженным глазом.

— Как это видно? — спросила она.

— Хорошие женщины всегда считают, что виноваты, когда им грубят. Плохие всегда ни при чем.

Эдит перевела дыхание, не в силах понять, то ли опьянела, то ли необычность этого разговора просто заставила ее забыть об осторожности.

— Я бы выпила кофе, — заявила она с ницшеанской, как ей показалось, прямотой. — Впрочем, нет, пожалуй, лучше чаю. Чайник самой крепкой заварки.

Мистер Невилл поглядел на часы.

— Да, — произнес он. — Время поджимает. Скоро тронемся в обратный путь. Но сперва вы выпьете чаю.

Эдит пила чай большими глотками. Она не знала, что от умственного напряжения — вещи забытой и непривычной в нынешнем ее положении — щеки у нее разгорелись, а глаза заблестели. Волосы, выбившись из обычного тугого узла, беспорядочно свисали на шею. Она раздраженно вытащила последние шпильки, расчесала волосы пальцами и дала им упасть вдоль щек. Мистер Невилл оценил эффект, слегка поджав губы, и одобрительно кивнул.

— Хотите, Эдит, я вам скажу, что вам нужно? — предложил он.

Опять все сначала, подумала она.

— Я вам только что объяснила, что мне нужно, и уж это-то я знаю лучше вас.

— Да, я знаю — вы думаете, что знаете лучше меня, — произнес он, и она от ужаса даже вздрогнула. — Но вы ошибаетесь. Вам нужно не больше любви — меньше. Любовь принесла вам мало хорошего, Эдит. Она сделала вас скрытной, болезненно осторожной, возможно, бесчестной. Так?

Она кивнула.

— Любовь привела вас в отель «У озера» после конца сезона, чтобы вы общались с другими женщинами и говорили о нарядах. Вам это нужно?

— Нет, — сказала она. — Нет.

— Нет, — согласился он. — Вы женщина умная, слишком умная, чтобы не понимать, что вы теряете. Все эти мелкие домашние радости, о которых вы говорили, карты и прочее — вы ими скоро пресытитесь.

— Нет, — повторила она. — Никогда.

— Пресытитесь. Да, романтичность до поры до времени способна оградить вас от горестных мыслей, но потом они одержат над вами верх. И тогда вы обнаружите, что у вас много общего со всеми неудовлетворенными жизнью женщинами, и увидите немалый смысл в феминистском движении, и начнете читать исключительно женские романы…

— Я их пишу, — напомнила Эдит.

— Я имею в виду другие, — парировал он. — Вы пишете о любви и, подозреваю, ни о чем ином писать не сможете, пока не посмотрите на себя трезвым взглядом.

Эдит почувствовала, что у нее волосы встают дыбом. То же самое она сама говорила себе, и много раз, но ухитрялась увиливать от выводов. Теперь же она слышала мнение лица компетентного — словно диагноз болезни подтвердили в тот самый миг, когда ей почти удалось убедить себя, что симптомы ей только мерещатся.

— Вы и в самом деле хотите до самой смерти обсуждать с обделенными счастьем женщинами свое женское естество? — неумолимо продолжал он.

— Боюсь, во мне этого естества так мало, что нечего обсуждать, — невесело пошутила она.

— В свое время вы еще на этом свихнетесь. Во всяком случае, сомнительно, чтобы естество любой женщины выдержало тщательную проверку.

— Скажите, — спросила Эдит, помолчав, — вы, случайно, не занимаетесь психоанализом — на досуге? Раз уж производство электронной аппаратуры оставляет вам столько свободного времени.

— Не любовь вам нужна, Эдит. А нужно вам общественное положение. Вам нужен муж.

— Знаю, — сказала она.

— Выйдя замуж, вы можете вести себя не лучше всех прочих. Даже хуже, учитывая ваши нереализованные способности.

— И то легче, — согласилась она.

— Вас будут обожать все и каждый, у вас появится множество новых тем для разговоров. И вам больше никогда не придется ждать у телефона.

Эдит поднялась.

— Становится прохладно, — сказала она. — Идемте?

Она вышла первой. Про телефон — это он зря, думала она. Вульгарно и грубо. Он знает, как уязвить побольнее. Действительно, когда я работаю дома, телефон всегда рядом; если выйду, одному Богу известно, что может произойти. И внезапно ее мучительно потянуло в одинокую лондонскую келью. Как ребенка, который перевозбудился на детском празднике и которого умной няньке давно бы следовало увести домой.